«Душа у него была сострадательная…» Воспоминания об архимандрите Матфее (Мормыле)

Рассказывал батюшка, как познакомился с иеромонахом Стефаном (Игнатенко, †1973), которого на Кавказе глубоко уважали и почитали за великого старца. За советом и наставлениями к нему в Кисловодск устремлялись люди не только с Кавказа, но и со всей России. Отец Стефан иногда приезжал в станицу Архонскую бывшей Терской области, где родился и провел детство отец Матфей, и служил в храме, в котором пономарил двенадцатилетний будущий архимандрит. Служение старца запомнилось маленькому пономарю как благоговейное предстояние перед Богом. В станице отец Стефан останавливался в доме семьи батюшки, где для него была особая келья. Старец необычайно тепло относился к маленькому Леве. Зная особую любовь мальчика к помидорам, он все посланные ему бабушкой помидоры отдавал Леве, чем доставлял тому большое удовольствие. И всю жизнь отец Матфей любил помидоры. Приезжая из отпуска, с довольной улыбкой говорил: «Ох уж я и напомидорился!»

По окончании школы Лева поступает в Ставропольскую духовную семинарию, а в 1959 году становится студентом Московской духовной академии. На первом курсе МДА он знакомится с Сережей Лозинским – будущим игуменом Марком († 1973). Между ними возникла очень крепкая искренняя дружба. С тех пор их жизни тесно переплелись. Успехи, радости и беды одного другим воспринимались и переживались как свои собственные. Поэтому говорить о них порознь невозможно.

Познакомилась я с отцом Марком совершенно неожиданно. Среди братии Лавры у меня был единственный знакомый – иеромонах Варнава (Кедров; ныне митрополит Чебоксарский и Чувашский). До принятия монашества он служил в Воскресенском соборе города Тутаева. Приезжая в Ярославль, он обращался ко мне по поводу заболеваний глаз и был знаком с нашей семьей.

Летом 1963 года, приехав в Троице-Сергиеву Лавру, я, как обычно, направилась на поклон к преподобному Сергию. Вдруг слышу знакомый голос: «Как хорошо, что Вы приехали. Мы ждем Вас!» Услышав это, я очень удивилась. Ко мне подошел отец Варнава. Я спросила: «Что случилось, кому я понадобилась?» – «Вас хочет видеть наш молодой иеродиакон. Ему необходима консультация окулиста, я посоветовал ему обратиться к Вам». Отец Варнава проводил меня в академический музей, где проходил одно из послушаний тогда иеродиакон Марк. Когда мы вошли в кабинет, из-за стола встал молодой монах высокого роста в очках с тяжелыми стеклами, через которые смотрели на меня внимательные добрые глаза. Отец Варнава сказал: «Вот наш отец иеродиакон Марк, который хотел Вас видеть». А отцу Марку: «Это врач, о котором я Вам говорил», – и ушел.

Отец Марк поведал мне, что несколько лет страдает сахарным диабетом. Это коварное заболевание дает осложнения практически на все органы, в том числе и на глаза. К тому же у отца Марка высокая степень близорукости, и его лечащий врач, эндокринолог, посоветовал ему найти окулиста, которому можно доверять и находиться под его постоянным наблюдением. Мы с отцом Марком долго и доверительно разговаривали. Он просил меня быть его врачом. Согласившись, я собралась было уходить, но отец Марк остановил меня и тихо попросил: «Вы не могли бы сейчас посмотреть моего друга, у которого тоже проблемы с глазами?» Вскоре он привел молодого человека – такого же скромного и застенчивого. «Это иеродиакон Матфей. Мы живем с ним в одной келии, вместе служим, оба преподаем: отец Матфей церковный устав и Литургию, а я – гомилетику».

Осматривая отца Матфея, я обнаружила, что острота зрения обоих глаз у него хорошая, но имеется врожденный паралич наружной прямой мышцы левого глаза, отчего этот глаз не двигался. При положении головы прямо, а еще более при повороте влево возникало заметное косоглазие и двоение. Но так как этот дефект у него был с рождения, он нашел положение головы, когда предметы не двоятся, – повернутой слегка вправо, привык так держать ее постоянно, и косоглазие у него было мало заметно. Однако почти с самого начала учебы в академии ему пришлось преподавать и регентовать, то есть находиться в центре внимания. Когда он объяснял ребятам новый материал, то забывался, и при неправильных поворотах головы у него возникало косоглазие, вызывавшее у подопечных удивление, недоумение, пугливое любопытство. Первое время он терялся и переживал; отец Марк переживал за него едва ли не больше, чем он сам, и слезно умолял меня уговорить отца Матфея согласиться на операцию по исправлению косоглазия. Но я-то знала, что такое косоглазие лучше не трогать, поскольку здесь возможны осложнения. На всякий случай я проконсультировалась с другими специалистами. Ответ был однозначным: лучше не трогать. Такой вердикт отца Марка расстроил, а отца Матфея обрадовал, ибо у него не было ни малейшего желания оперироваться.

Игумен Марк (Лозинский), профессор МДА

Отношения между отцом Марком, отцом Матфеем и мною установились уважительные и доверительные. Они делились со мной своими радостями и невзгодами, воспоминаниями. Оба с малых лет хотели стать священниками, но уже на первом курсе академии почувствовали стремление к монашеству. После окончания второго курса МДА решение поступить в монастырь стало окончательным. Было это во время хрущевских гонений на Церковь, когда из монастыря убирали всю молодежь. «А нам с отцом Марком, – говорил отец Матфей, – посчастливилось. Пришли мы к наместнику Лавры архимандриту Пимену (Хмелевскому, † 1993), изложили свою просьбу. А он нам: «Юноши, мы сейчас никого не принимаем, у нас нет постригов, а если и постригаем, то только после тридцати лет». Мы взмолились: «Отец наместник, примите нас. Кем бы ни быть, лишь бы в монастыре». Видимо, он почувствовал нашу искренность и сказал: «Ладно, посмотрим», – и благословил ехать на каникулы. Возвратившись, 21 июня 1961 года мы поступили в монастырь послушниками».

В декабре 1962 года оба послушника принимают монашеский постриг: Лев с именем Матфей (в честь апостола и евангелиста Матфея), а Сергий с именем Марк (в честь апостола и евангелиста Марка). В 1963 году состоялось рукоположение их в иеродиаконы. Служили они всегда в паре: было очень радостно видеть их служащими вдвоем.

Когда я приехала в Лавру в марте 1964 года, за вечерней службой ко мне подошел отец Марк и сказал: «Завтра будет совершаться иерейская хиротония отца Матфея». 29 марта 1964 года иеродиакон Матфей был рукоположен в иеромонаха.

Я и радовалась, что отец Матфей – иеромонах, и печалилась, что не будут они больше служить вместе. На это отец Марк сказал: «Для преподавателя гораздо удобнее быть в сане иерея, чем диакона, и я рад за отца Матфея, а меня еще подержат в диаконах».

А когда приехала я в Лавру в конце ноября того же года, отец Матфей сообщил, что 4 декабря, в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы будет совершена иерейская хиротония отца Марка – в Москве в Богоявленском соборе рукополагать его будет Святейший Патриарх Алексий I (Симанский, † 1970). С благословения отца Матфея я отправилась в Москву. Молиться во время хиротонии близких и дорогих отцов – событие столь волнующее, что словами не передать…

На тот момент отец Матфей, старший регент лаврского хора, продолжал преподавать в МДА литургику и церковный устав, отец Марк – гомилетику. Внешне все обстояло благополучно. Однако то было, не забудем, время хрущевских гонений. Закрывались многие храмы, почти все духовные школы. Закрыть МДА Хрущев не отважился, но старался душить ее всеми мерами. Власти препятствовали поступлению молодых людей в церковные учебные заведения. О подавшем документы в семинарию или академию сообщалось в КГБ по месту жительства. Отважившиеся-таки поступить подвергались постоянной травле, которую мог выдержать не всякий. Оставались тогда в духовных школах только самые мужественные, сильные духом и верой люди.

Особое внимание уделялось наиболее авторитетным преподавателям. Так в поле зрения КГБ Загорска попал отец Матфей, пользовавшийся огромным уважением и любовью учащихся и педагогов. Ему пытались поставить условие: «Или сотрудничай с нами, или мы заставим тебя уйти из Лавры». Бесконечные вызовы в «органы» изматывали отца Матфея. Однажды отец Марк сказал: «Сегодня не подходите к отцу Матфею, его опять вызывали на «обработку», ему очень плохо, молитесь за него».

Отец Марк всегда был для отца Матфея надежной опорой и горячим молитвенником. Огромную духовную помощь получал отец Матфей от старца Стефана. Еще со времени учебы в Ставропольской духовной семинарии, приезжая на Кавказ, отец Матфей обязательно навещал отца Стефана, который относился к нему с уважением и любовью, всегда поддерживал, укреплял в вере, особенно в тяжелый для отца Матфея период. В августе 1968 года отец Матфей, бывший уже в сане игумена, по просьбе старца Стефана совершил постриг его в великую схиму.

Приезжал отец Матфей к старцу и с отцом Марком. Отец Стефан в своей духовной жизни руководствовался творениями святителя Игнатия Брянчанинова, много рассказывал о нем отцу Матфею, и тот предложил своему другу взять в качестве темы кандидатской диссертации творчество епископа Игнатия. В то время с произведениями святителя отец Марк не был знаком. Он проделал огромную работу по их сбору, систематизации и комментированию, причем не только сам увлекся ими, но привил любовь к святителю Игнатию своим студентам, предлагая его жизнь и труды в качестве темы для курсовых работ.

Продолжая преподавать гомилетику, отец Марк часто проповедовал в храмах Лавры. Проповеди его были довольно краткими, но очень содержательными. Занятия он вел живо, интересно и успевал за время урока опросить всех. Однако здоровье батюшки ухудшалось (сахарный диабет). Отец Марк стал жаловаться, что ему трудно совершать службу, особенно Литургию; а приняв лекарство, облегчившее бы его страдание, он служить Литургию не мог. Становилось ясно: земная жизнь близится к концу. Особенно эту уверенность укрепил увиденный отцом Марком сон, о котором я знаю со слов отца Матфея. В то время был тяжело болен благочинный Лавры незабвенный архимандрит Феодорит (Воробьев, † 1973). И вот отцу Марку снится сон: стоит он на железнодорожной платформе, мимо него проносится поезд, в одном из вагонов в открытых дверях тамбура стоит отец Феодорит, машет рукой и кричит, чтобы отец Марк сел в его вагон. «Я побежал за поездом, но в этот вагон не смог попасть, а запрыгнул через три вагона». Вскоре отец Феодорит умирает. Отец Марк приходит к отцу Матфею задумчивый и говорит: «Теперь очередь моя». 29 января 1973 года он скончался в Туле, а родительском доме.

Кончина игумена Марка потрясла всех знавших и любивших его. Очень болезненно пережил печальное известие отец Матфей: с гипертоническим кризом слег в постель и не смог проводить в последний путь своего любимого друга.

Для меня смерть отца Марка была страшным ударом. В этот день я вела утренний прием больных. Работала с трудом, на душе лежал груз тяжелого предчувствия, но понять причину не могла. Сосредоточиться на работе не получилось, ушла, не дожидаясь конца рабочего дня. Сердце болело, предчувствуя беду. Приходит мама. Едва сдерживая рыдания, подает телеграмму: «Сегодня в Туле скончался отец Марк». Не сразу пришла в себя. Звоню в кабинет ректора академии владыки Филарета (Вахромеев; в ту пору – епископ Дмитровский, викарий Московской епархии, ректор МДА. С 1989 года – митрополит Минский и Гродненский, Патриарший экзарх всея Белоруссии. С 2013 года – на покое, почетный Патриарший экзарх всея Беларуси) – не отвечает. Звоню на квартиру. Домашние ответили, что владыка уехал в Тулу. Отпевание завтра после Литургии в соборе. Мама, я и сестра Наташа выехали ночным поездом в Москву, оттуда на первой электричке – в Тулу. Добрались до собора к концу Литургии. Началось отпевание, которое совершал епископ Филарет. Похоронили дорогого игумена Марка на заречном кладбище недалеко от храма «Спас на городу» рядом с его матерью Софией Емельяновной.

В этот же день мы уехали в Лавру. Позвонила владыке Филарету узнать о его самочувствии: отпевание совершалось в верхнем неотапливаемом храме, а он был одет легко. «Я очень замерз, наверное, и вы прозябли, приходите ко мне отогреваться горячим чаем». Так мы с мамой оказались у него в гостях. Все скорбели о безвременной кончине одного из лучших преподавателей и проповедников, настоящего монаха. Владыка волновался и за отца Матфея, который, обладая огромной силой воли, имел легкоранимую душу и крайне тяжело переживал смерть отца Марка. Владыка также сказал: оба эти друга – необыкновенно одаренные, способные, очень умные; оба обладают сложными характерами, но весьма отличаются один от другого. У отца Марка – «остроугольный» характер, а отец Матфей – дипломат, деликатно сглаживавший эту «остроугольность».

Оправившись от смерти друга, отец Матфей продолжал нести свое послушание старшего регента лаврского хора и преподавать в академии и семинарии. В это время в Лавре происходили весьма неприятные, порочащие ее события. Среди братии, в основном из молодых, недавно пришедших в обитель из нашего безбожного мира, для которых смирение, терпение, послушание так и не стали основой их иноческой жизни, возникли конфликты, нестроения. Совершались неблаговидные поступки. Патриарх Пимен, зная твердость характера отца Матфея и видя, какая строгая дисциплина у него в хоре, в апреле 1974 года без согласия батюшки назначает его благочинным Лавры в целях поднятия дисциплины среди братии. Этот указ для архимандрита Матфея был громом среди ясного неба. Поднявшееся давление и боли в сердце уложили его в постель. Немного оправившись, он, покорный воле Святейшего, испросил помощи Божией Матери и преподобного Сергия и приступил к должности благочинного, оставаясь старшим регентом.

Благочиние оказалось для архимандрита Матфея тяжким бременем. В хоре у него не было никаких проблем с послушанием – его слово являлось законом для всех хористов без исключения. А здесь ему пришлось иметь дело с некоторыми иноками, считавшими смирение и послушание категориями довольно отвлеченными и необязательными. Высокая требовательность нового благочинного часто вызывала непонимание, обиду, неприязнь. Отец Матфей все это понимал и сам страдал не менее обиженных им. Однажды я встретила его после службы. Вижу – он расстроен. Спрашиваю: «Что случилось?» Вздохнул, помолчал и говорит: «Зашел я сегодня в алтарь и оторопел: стоят у престола два пожилых игумена и громко разговаривают, хохочут. Я им: «Отцы! Вы же у престола Божия стоите!» Они оба вспыхнули, посмотрели на меня с такой обидой, что мне не по себе стало. До сих пор не могу успокоиться, что обидел их…».

Однако порой отец Матфей проявлял в целях воспитания не только твердость, но и жесткость, которая встречалась очень болезненно. При этом он понимал и очень переживал, что не находит понимания среди братии. Переживания отражались на его здоровье. Мне он жаловался, что его голову как бы стягивает железный обруч, и сознание мутнеет. Характер отца Матфея стал резко меняться: он сделался не в меру раздражительным, вспыльчивым. Больше всего от этого страдали певчие, но они понимали, как ему трудно, и жалели его. Для них отец Матфей был отцом – Батей.

Батюшка неоднократно обращался с просьбой к Патриарху Пимену освободить его от должности благочинного, ссылаясь на здоровье, но Святейший его просьбам не внимал. Между тем душевное и физическое состояние отца Матфея все ухудшалось. В хоре он с трудом владел собой. И певчие, и он сам были в постоянном напряжении. Если кто-то из певчих ошибался, он буквально взрывался, шумел, при возражении мог даже ударить. Обстановка накалилась до предела. В один из моих приездов в Лавру ко мне подошли несколько студентов – певчих из батюшкиного хора – и попросили обратиться к отцу Матфею с просьбой разрешить им самим написать письмо Святейшему, чтобы тот освободил отца Матфея от должности благочинного. «Мы ведь не столько за себя переживаем, сколько за него. Мы видим, что ему становится все хуже». – «Я сама уже собиралась посоветовать вам обратиться к Патриарху по этому поводу. Я поговорю с батюшкой».

Когда я передала отцу Матфею наш разговор, он разволновался, руками замахал: «Пусть что хотят, то и делают – у меня уже больше сил нет!» – «Значит, благословляете?» Он безнадежно махнул рукой: «Ладно». И только после слезного прошения ребят раздосадованный Святейший освободил отца Матфея от тяжкого для него послушания. Но еще потребовалось немало времени, чтобы хоть в какой-то степени восстановить его душевные и физические силы.

Приезжая в Лавру, я встречала батюшку после службы, и первый его вопрос после приветствия и благословения обычно был: «Как мы пели?» Случалось, он выходил из храма хмурый и раздраженный: «Трудно справляюсь с собой, когда кто-то сфальшивит. Сразу вспыхивает раздражение. Если вижу, что провинившийся переживает, смотрит на меня виноватыми и молящими глазами, то, как бы возмущен я ни был, нахожу в себе силы промолчать. Но если совравший начинает оправдываться, уверять, что он пропел правильно, а виноват кто-то другой, – в этом случае сдержаться я не в силах, могу не только ноты вышибить из рук, но и ударить. Потом на душе так скверно, что видеть никого не хочется, а нужно службу вести, а тут еще и боли в сердце…». В другой раз на вопрос, почему такой расстроенный, отвечает: «Да с певчими воюю. Вижу – поют, а мысли где-то витают. Говорю: «Вы же не понимаете, что поете! Вы выплевываете слово, а нужно каждое слово, прежде чем пропеть, через ум и сердце пропустить». Пренебрежительное отношение к пению его глубоко ранило и оскорбляло.

Был и такой случай. Говорю ему: «Пели вы, как всегда, хорошо, но у вас один тенор больно громко кричит. Что вы его не утишите?». Батюшка засмеялся: «Это владыка Сергий (Голубцов, † 1982; архиепископ Казанский и Марийский; реставратор, иконописец), который живет на покое в Лавре и поет в моем хоре. Он страдает хроническим бронхитом и чем громче поет, тем ему легче дышится. Я ничего не могу с ним поделать. Только упрошу петь потише, как он тут же забывает и опять поет громче всех».

Отец Матфей имел весьма сложный характер, общение с ним давалось зачастую нелегко. И все же душа у него была сострадательная и легкоранимая. Батюшку глубоко обижало необдуманное слово или поступок. Он старался не показывать свою обиду, но я-то сразу чувствовала, что раздосадовала его, а то и причинила ему боль. И для меня, и для мамы он был самым близким человеком, отцом-наставником и пастырем. Собираясь приехать в Лавру, мы всегда звонили батюшке, прося благословения. Благословив, он не забывал напомнить о необходимости захватить теплые вещи, и чтобы обувь была по погоде – беспокоился о нашем здоровье. К маме батюшка относился с большим уважением и любовью. Я же умудрялась порой заслужить его недовольство, раздражение. Он не переносил непослушания. Спросила, получила ответ – изволь поступить, как тебе сказано. Поступишь по своей воле – получишь по заслугам. Раскаешься, вымолишь прощение – оно будет окончательным: ни единого упрека больше не услышишь. Как-то после подобного инцидента я, расстроенная, спросила его: «Батюшка, несмотря на все старания быть послушной, я все-таки умудряюсь досаждать вам. Может, мне больше к Вам не подходить?». Он посмотрел на меня укоризненно и сказал: «А еще что придумала?».

Все вопросы, особенно житейские, мы решали с отцом Матфеем, а исповедовались у архимандрита Кирилла (Павлова, † 2017; братский духовник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, один из наиболее чтимых старцев Русской Православной Церкви конца XX – начала XXI века). Приехав в Лавру, мы вначале шли к отцу Матфею, выкладывали ему все, что накопилось с предыдущей встречи. Он давал подробные и четкие ответы. Иногда говорил: «А это нужно сказать на исповеди». Были редкие случаи, когда по одному и тому же вопросу отец Матфей советовал одно, а отец Кирилл – другое. Но узнав мнение отца Матфея, соглашался: «Поступите так, как он говорит».

То, что у меня было два отца и наставника, – великая милость Божия. Отец Кирилл – беспредельная любовь, доброта и мудрость. Отец Матфей – тоже доброта и мудрость, только гораздо более строгая и требовательная. В каких-то тяжелых ситуациях спасала от уныния и печали доброта отца Кирилла. А сколько раз отец Матфей своим суровым словом уберегал меня от неразумных, необдуманных поступков. Маму он искренне любил и после ее смерти, бывая в Толгском монастыре, заезжал в село Толгоболь на ее могилку. Ставил цветы, зажигал свечи и совершал литию.

Особую заботу отцов я ощутила во время своей тяжелой болезни. Лежала больше месяца в больнице, потом дома, почти ежедневно вызывая «скорую». Когда стало полегче, приехали с мамой в Лавру. Увидев, в каком я плачевном состоянии, отец Матфей попросил доктора Людмилу Анатольевну, к которой обращался сам, посмотреть меня. Она посоветовала мне поехать в Кисловодск, но не принимать никаких процедур, а только ходить по дорожкам терренкура, начиная с самых легких, и пить нарзан; в дальнейшем каждый отпуск проводить в Кисловодске, постоянно усложняя маршруты.

Отправляя нас с мамой в Кисловодск, отец Кирилл и отец Матфей благословили поселиться в домике, в котором жил и скончался иеросхимонах Стефан. Хранила дом, принимала тех, кого благословлял приезжать сюда отец Кирилл, Анна Степановна, ухаживавшая за старцем до его кончины. Мы с мамой много отпусков провели в этом благодатном домике, часто посещая могилку отца Стефана и прося его помощи. Это и поставило меня на ноги.

Каждый раз перед отъездом в Кисловодск мы просили благословения у отца Матфея, когда нам отправляться в путь. Обычно он благословлял ехать в мае. Но однажды вышло так, что это показалось нам невыполнимым: именно в мае брату – капитану дальнего плавания, жившему в Клайпеде, выпал случай посетить нас. В это же время должна была приехать и мамина племянница, работавшая после окончания института на Урале. Мы сказали батюшке, что в мае нам нужно быть дома. Он спокойно выслушал и твердо сказал: поезжайте в мае. Вернулись домой расстроенные, решили, что батюшка что-то недопонял, и мама отправила меня обратно к нему – еще раз изложить наши обстоятельства. Приехала, начала объяснять все сначала. Батюшка так же спокойно, не переспрашивая, не возражая, выслушал, положил руку мне на голову – и опять благословил ехать в мае. Мы были настолько поражены батюшкиным спокойствием и твердостью, что уже без всяких сомнений собрались и отправились. Тем не менее какой-то червячок смущения точил нас, неверных. Вдруг в середине отпуска получаем телеграмму от брата из моря – его отпуск переносится на сентябрь. А вскоре и племянница сообщила, что приедет в сентябре. Мы были поражены силой батюшкиного благословения и, возвратившись в Лавру, встретили отца Матфея покаянными слезами. Он, глядя на нас грустными добрыми глазами, сказал: «Слава Богу за все! Идите к отцу Кириллу на исповедь». Это был для нас урок на всю оставшуюся жизнь. Мы почувствовали и утвердились: отчее благословение – Божие благословение.

…Уже будучи тяжело больным, говоря со мной по телефону, отец Матфей не переставал интересоваться моими делами, давал советы. Незадолго до кончины сказал: «Вы сейчас исповедуетесь у отца Илии. Он очень хороший батюшка, обращайтесь и впредь к нему». Я спросила: «По всем вопросам?» – «По всем. Господь вас благословит. Простите меня». Это был последний наш разговор. И тут у отца Матфея нашлись силы позаботиться обо мне.

Примечание

[*] Публикуются в дополнение к материалу «Архирегент всея Руси» («Московский журнал». 2010. № 9) о заслуженном профессоре Московской духовной академии, старшем регенте Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, руководителе объединенного хора лавры и МДАиС архимандрите Матфее (Льве Васильевиче Мормыле. 1938-2009). Автор воспоминаний, Муза Викторовна Лисовская – врач, живет в Ярославле; долгое время она была духовной дочерью отца Матфея.